Ну, это же просто перевод на квенья, который по техническим причинам не используется.

Да, в каноне этого не было, но я предположил, что древний и могущественный эльф что-то вполне может уметь. Например, иллюзии, чары целительства, возможно, заговор предметов.

Доклад посланника Новэ Тингол выслушал с ледяным лицом. Отпустив его кивком головы - такая нелюбезность была редкостью для него, но сейчас все мысли были заняты новостями - он вскочил на ноги и заходил по своему кабинету от стены к стене. Боль его народа, о которой поведали вестники, оглушила Тингола, свалилась неожиданно и оставила глубокую рану. Пусть они разлучились очень давно, для него те, кто ушли за Ольвэ, все равно были братьями по крови и духу. И такая весть...
Только через полчаса уже взявший себя немного в руки Тингол велел передать своим гостям, что ждет их в тронном зале. И отправился к жене, чтобы рассказать страшные новости. Мелиан всегда умела утешить его, найти нужные слова, чтобы облегчить боль и тоску, а также дать мудрый совет, потому что в душе короля Белерианда на смену боли пришла ярость. Он был далек от мысли о мести, но жаждал вышвырнуть вон лжецов и убийц.
Так и не успокоившись даже после краткой беседы с супругой, он широким шагом вошел в зал, где его уже ждали все пятеро голодрим. Он дошел до трона - серая мантия стремительно взлетала за спиной - и, не садясь, обернулся к виновным.
- Недоброе дело вы совершили, скрыв от меня злодеяния вашего народа, - лицо короля было каменным. - Ныне же ведомо мне все. Жестокую правду не скрыть, так на что же вы надеялись?
Он не отводил взгляда от их лиц, силясь понять, как могли они совершить такое и будто бы вовсе не раскаиваться?
Старший из них, Финрод, шагнул вперед.
– Какое зло причинил я тебе, владыка? И какие лиходейства нолдоров, совершенные в твоих владениях, печалят тебя? Ни твоей родне, ни твоему народу они не чинили зла – и не замышляли его.
Тингол был ошеломлен этой спокойной сдержанностью. Так значит, они намерены и дальше ломать комедию? Будут все отрицать? Какой смысл в этом?!
- Дивлюсь я твоим словам, сын Эарвен, - сухо. - Ибо ты пришел в мой дом с руками, обагренными кровью твоих родичей, и полагаешь это чем-то обыденным, не считая себя виновным ни в чем?
Такого он не ожидал, ибо прежде считал внуков Ольвэ благородными и добрыми эльфами. И такое равнодушие?
На его упрек неожиданно ответил один из младших братьев, хотя Финрод и попытался остановить его. Тингол молча слушал горячую речь Ангрода, понимая, что тот говорит правду. Так значит, не все голодрим виновны... вот в чем разгадка лжи и умолчания! Выбрав путь своих родичей, они уже не могли предать их и вынуждены были молчать до конца.
Когда Ангрод умолк, Тингол долго не произносил ни слова. Гнев в его душе не прошел, но он силился теперь сдержать его, коль скоро на стоявших перед ним не было никакой вины.
- Вижу я, что поторопился, обвинив вас в злодействе, - уже мягче сказал он наконец. - Однако тень совершенного лежит и на вас. Уходите же сейчас, ибо в сердце моем гнев и боль, и тяжко мне видеть сынов народа нолдор. Позже же возвращайтесь, я не затворю перед вами дверей, ибо нет на вас вины. Также останусь я в дружбе и с народом Финголфина Финвиона, искупившем свою вину стократ. Но слушайте! С этого дня не должна звучать между народа синдар ваша речь, речь убийц и предателей дружбы. И весь Белерианд услышит мое слово. Каждый же, говорящий на вашем языке, будет считаться убийцей нераскаянным.
Проговорив это, Тингол покинул зал, не глядя более ни на кого из эльфов.